первые Николай Николаевич Петров приехал в Ташкент в ноябре 1961 года для участия в работе X конференции по эмиссионной (катодной) электронике, организатором которой был академик У.А.Арифов. С тех пор и до конца своей жизни он регулярно участвовал в работе конференций, симпозиумов и семинаров, проводимых в Узбекистане. На многие из них он приезжал вместе с супругой Ириной Ильиничной. Особенно им нравилось участвовать в работе так называемых “горных” семинаров по рассеянию ионов поверхностью твердого тела, большинство из которых проводилось в живописных горных местностях республики. На большинстве конференций и семинаров Николай Николаевич был членом программного или организационного комитета и всегда выступал с интересными, чаще всего пленарными докладами. Его выступления выделялись четкостью построения, информативностью и актуальностью. Как правило, в них подводились итоги выполненных исследований и намечались задачи на будущее. Его связывали личное знакомство и дружба с такими ведущими учеными Узбекистана как академики У.А.Арифов, С.А.Азимов, С.В.Стародубцев, доктора физико-математических наук Э.С.Парилис, В.И.Векслер, Н.Ю.Тураев, У.Х.Расулев, Т.С.Пугачева. Нити дружбы связывали его и с более младшими коллегами: М.Т.Нормурадовым, Ф.Ф.Умаровым, Б.Е.Умирзаковым, Д.Б.Буназаровым, А.С.Рысбаевым и многими другими. Николай Николаевич считал своим долгом оказывать всемерную поддержку и помощь молодым ученым, аспирантам и докторантам Узбекистана. Он был официальныи оппонентом Ф.Ф.Умарова, М.Т.Нормурадова, Д.Б.Буназарова, Б.Е.Умирзакова, А.С.Рысбаева и многих других соискателей. Его отличительными чертами были исключительная порядочность и доброжелательность по отношению к людям. Многие специалисты из Узбекистана проходили стажтровку на возглавляемой им долгие годы кафедре “Физическая электроника” Ленинградского Политехнического института.

Большим увлечением Николая Николаевича были горы. В перерывах между научными заседаниями он всегда находил время время для походов на горные вершины. Много раз он приезжал в Узбекистан во время летних отпусков, совешая (вдвоем с супругой) многодневные пешие походы по Алайскому, Туркестанскому, Зеравшанскому и Чаткальскому хребтам, оставляя на память фотоальбомы и кинофильмы. Ташкент, Самарканд, Фергана, Ала-бука были его опорными базами, где нередко он также виделся с коллегами и отвечал на их гостеприимство своим вниманием и дружбой.

Мы, ученые Узбекистана, исследующие проблемы взаимодействия атомных частиц с поверхностью твердого тела, считаем Николая Николаевича Петрова учителем, наставником и старшим коллегой. Память о Николае Николаевиче Петрове - человеке прекрасной души, покорителе горных вершин Узбекистана и вершин науки о поверхности твердых тел навсегда останется в наших сердцах.

М.Т.Нормурадов, Ф.Ф.Умаров, Б.Е.Умирзаков, А.С.Рысбаев и многие другие, Ташкент

Для строк памяти о Николае Николаевиче Петрове мне кажутся очень подходящими слова “эскизы воспоминаний”, которые я заимствовал у талантливого физика (скрипача и поэта) Гургена Аскарьяна, с которым мне довелось работать до дня его безвременной кончины в 1997 году.

лабораторию Михаила Александровича Еремеева наша троица пришла сразу после защиты дипломных работ. Коля Петров стал ассистентом М.А. в 1955 году, я стал его аспирантом в 56-м, а в 57 году - ассистентом Измаил Аброян. Это были чудесные послестуденческие годы, такие же памятные и дорогие сердцу, как и годы студенчества, годы молодого энтузиазма и беззаветного служения науке, когда мы почти не отделяли себя от руководимых нами дипломников и забавлялись вместе с ними, набивая шкаф высоковольтного выпрямителя пустыми бутылками, оставшимися после успешной защиты дипломных работ. Это были и годы первых хоздоговорных работ, выполнявшиеся кафедрой для промышленности, когда день начинался в девять, а кончался близко к полуночи, пока еще ходили трамваи. В те годы мы мало задумывались, что мы собой представляем, а с жаром и молодым задором строили новые экспериментальные установки, боролись с наводками и мечтали о результатах новых измерений в постановке, которая еще никому не приходила в голову. И только сейчас, бросая взгляд назад, начинаешь понимать, как многому я обязан своим общением и работой с Н.Н., Колей. Всем хорошо известны его спокойствие и выдержка, интеллигентность. Уже в те годы его отличали глубокая начитанность и фундаментальность знаний. Именно он знакомил меня с последними идеями М.А. и последними журнальными публикациями. Уже в те годы Коля безусловно был ассом в нашей области исследований. И он щедро делился своими знаниями и пониманием вопросов и технологии эксперимента. Это было особенно важно после пионерских работ М.А. по обнаружению порогов кинетического выбивания электронов для тугоплавких металлов.

Теперь я могу сообразить, что Коля был любимым учеником М.А. И Вера Федоровна Сарайская, помощница М.А. в лаборатории, и М.А. ласково называли его Коленькой. И это казалось нам вполне естественным -таким тихим и мягким характером обладал Коля. Но несмотря на мягкость и природную интеллигентность Колиного характера он вдруг проявлял неожиданную твердость, когда дело касалось принципиальных вопросов. Мне вспоминается случай, когда мы обсуждали случай публикации одного из известных в нашей области, а в дальнейшем и в физике плазмы ученого, который трактовал пороги кинетической эмиссии на основе участков линейной зависимости коэффициента вырывания электронов от скорости иона. Именно Коля выступил тогда на Всесоюзном семинаре и указал на эту ошибку. Но надо было видеть, с каким тактом это было сделано. В последующие годы Н.Н. стал одним из близких людей критикуемого.

Наша совместная работа была недолгой. Жизнь развела нас в разные стороны. В 1961 году я уехал в Москву, и в последующие годы мне пришлось наблюдать Колину жизнь со стороны. Это были наши не частые встречи во время его командировок в Москву, моих в Ленинград. Еще до моего переезда в Москву мы были знакомы семьями и, приезжая в Питер, я с удовольствием приходил на гостеприимную Колину и Ирину квартиру на Манчестерской. От их семейной жизни веяло постоянством и надежностью. Наши беседы касались, конечно, физики, положений научных коллективов и отношений в них, политики. О чем еще могут говорить между собой научные сотрудники? Но часто еще Коля с Ирой рассказывали о своих летних путешествиях, т.к. они с самых студенческих лет были заядлыми туристами и исколесили всю страну вдоль и поперек от Крыма до Камчатки. Колины фотографии их путешествий мне казались не очень удачными, но, видимо, они дарили ему свежесть впечатлений от увиденного, и он с увлечением рассказывал о пройденных маршрутах и перевалах.

Другим их увлечением была музыка. Меня всегда восхищали Колин интерес к симфонической музыке и то постоянство, с которым они с Ирой посещали концерты в филармонии. У них был и неуклонно рос аккуратный и всеобъемлющий набор пластинок, пополняемый Колей при любой возможности. Такую же страсть он проявлял и в собирании книг. Он привозил их отовсюду. В Москве он знал и обходил все известные и малоизвестные магазины. В последний приезд в Москву он рассказал об одном книжном магазине на Серпуховке, в котором можно было найти все последние издания, каким бы мизерным тиражом они не вышли. Я не имел ни малейшего представления о существовании такого магазина. Коля рассказал, как найти этот магазин, расположенный в каком-то подвальчике; я искал его потом, но так (увы!) и не нашел, плохо помня Колины указания.

В один из своих приездов Коля задумал съездить в Мелихово, в дом музей А.П.Чехова и увлек меня с собой. Это была отменная экскурсия. Не будь Коли, я наверное никогда бы не побывал там. Выдался теплый солнечный день. Редкие облака бороздили небо. Народу было немного, и мы с удовольствием ходили по усадьбе, иногда примыкая к редким экскурсионным группам. Коля, послушав экскурсовода, давал комментарий услышанному и увиденному, порой довольно критический, но неизменно доброжелательный.

Аккуратность и тихое, незаметное трудолюбие часто не замечаются окружающими. Как-то раз мы с женой вдвоем останавливались у Петровых. И моя Валентина была поражена той последовательностью и аккуратностью, с которой Коля поливал утром цветы. Наверное, я никогда бы не обратил на это внимание и не придал бы никакого значения. Но внимательный женский глаз сразу же отметил Колину обстоятельность и его любовь к цветам. Тогда они долго обсуждали цветочные дела.

Не знаю, удивляла ли окружающих Колина скромность, качество весьма редкое в наш просвещенный век. Как-то в один из своих приездов я побывал в его кабинете. К моему удивлению, в лучшем случае это была бывшая аккумуляторная. Колина натура не переносила крайностей и резкостей, и он, видимо, очень страдал, когда приходилось принимать радикальные решения. Мне кажется, что такими в его жизни были решения о руководстве кафедрой и о вступлении в партию. Человеку академического склада ума, истинным призванием которого была наука, эксперимент, пришлось много и упорно заниматься администрированием. Много душевных сил было им затрачено на кафедральные дела, на отстаивание положения кафедры на факультете, в институте, в министерстве. Новому поколению может показаться странной та осторожность, с которой мы общались с нашим начальством, особенно партийным. Вряд ли оно сможет понять, что эти отношения были подобны отношениям нынешних предпринимателей с навязываемой им “крышей”.

Одним из важных Колиных дел была организация научных лекций в Доме ученых в Лесном и издание текстов этих лекций по проблемам современной физики. Здесь также сказались его аккуратность, скрупулезность и деликатность. Вспоминается один эпизод из публикации нашей лекции об экологической опасности микроволновых разрядов в стратосфере. Тексту лекции предшествовал эпиграф из О.Э.Мандельштама:

Сборник вышел летом, когда Коля был в отпуске, и он не смог проверить корректуру, а редакция выкинула эпиграф. Приехав из отпуска Коля был в полном отчаянии от такой небрежности.

Жизнь нашего поколения не относится к героическому периоду нашей физики. Но оно удержало на плаву нашу науку, поднятую и развитую отцами и дедами. Этот период был совсем нелегок и труден тем напряжением, которое было вызвано проникновением в глубину явлений при постоянной необходимости бороться с помощью, как сказал однажды П.Л.Капица, “русской смекалки против капитала”. И Колина жизнь была отдана нашей науке без остатка.

В последний Колин приезд в Москву после первого приступа болезни (в феврале 1998 года) мы как всегда обсуждали текущие события. Коля рассказывал о подготовке сборника по истории кафедры, и моя жена, расспрашивая его о подробностях издания, восхищалась систематикой и огромным трудом, затраченным на подготовку сборника. Меня же удивило его заявление о твердом желании осенью передать руководство кафедрой молодым сотрудникам. Но видно было, что это решение давно обдумано и окончательно.

Я провожал его. Пешком мы прошли до метро. Я посадил его в поезд и помахал рукой, не подозревая, что через три месяца Коли не станет.

Г.М.Батанов, Москва

познакомился с Николаем Николаевичем в начале 60-х годов на одной из конференций по эмиссионной электронике. Я не помню темы его доклада, но навсегда запомнился его стиль. Доклад излагался в спокойной строгой манере при помощи хорошего русского языка. Обстоятельность и четкие формулировки оказывали сильное впечатление на оппонентов и переубеждали их. Николай Николаевич не повышал голоса и прямо не высказывал несогласия с оппонентом по данному вопросу, а вместо этого излагал факты, которые постепенно и незаметно для оппонирующего приводили к тому, что оппонент наконец соглашался с докладчиком. Этот стиль проведения дискуссий успокаивал даже самых темпераментных спорщиков. После одной из таких дискуссий мы сблизились с Николаем Николаевичем и довольно часто с удовольствием обсуждали различные вопросы. Впоследствии мы часто встречались как на конференциях, так и на заседаниях Совета по физической электронике и всегда находили общий язык даже при обсуждении самых сложных и спорных вопросов. Зная свой характер, могу сказать, что консенсус всегда находил Николай Николаевич. Часто наши деловые споры заканчивались обсуждением и других вопросов. Николай Николаевич много читал, охотно делился своими впечатлениями о прочитанном и хорошо знал книжные новинки. Его суждения иногда были неожиданными, но всегда точными. Николай Николаевич был истинно интеллигентным человеком с широким кругом интересов. В частности, он обратил мое внимание на то, что сильное впечатление на студентов старших курсов оказывает анализ путей возникновения новых идей у великих физиков и философов. Он рассказал мне, что читает курс в котором излагает работы физиков – лауреатов Нобелевских премий. Анализ сложного пути от возникновения идеи до ее становления заставляет по-новому воспринимать эти новые идеи. Этот способ изложения новых идей мне понравился. Я стал часто применять его в своей практике общения со студентами.
    Очень интересными были наблюдения Николая Николаевича за изменениями в окружающей действительности. В свой последний приезд в Киев (в конце мая 1996) он обратил внимание на то, что в Киеве перестали продаваться книги по физике, математике, технике. Многие книжные магазины закрылись, а на лотках торгуют коммерческой печатной макулатурой. “Как можно без книг воспитывать новую смену, - возмущался Николай Николаевич. – Неужели самостоятельное государство хочет иметь малограмотных граждан. Книги, как и искусство, необходимы человеку, без них нельзя!”. Горько было соглашаться с ним. Николай Николаевич оставил нам монографию “Диагностика поверхности с помощью ионных пучков”, которую он издал вместе И.А.Аброяном в 1977 году. Прошло уже более двадцати лет, а монография и сейчас интересна, потому что она написана под девизом: “Книга книгой, а своим умом двигай!”.

Ушел человек! Ничего не вернешь! Пусть искорки памяти будут яркими вспышками неповторимости ушедшего друга и товарища.

Н.Г.Находкин, Киев

многим обязан Николаю Николаевичу как научному руководителю и человеку, чей пример служит ориентиром в моей жизни и сейчас. Я вспоминаю демократическую обстановку в нашей ионной лаборатории, когда Николай Николаевич и другие старшие коллеги не давили на нас своим авторитетом и не приказывали категорично, а советовали и объясняли, что, как и почему надо делать. Помню, как в мои студенческие годы он подходил с легкой лукавой улыбкой и говорил: "Вот что, Саня! Давайте попробуем еще это…". А какое значение для становления личности имели походы всей лабораторией в столовую (работали ведь до ночи!), когда не было старших и младших, и все стояли в одной очереди и сидели за одним столом.

Вспоминаю годы аспирантуры, когда Николай Николаевич давал возможность проявить самостоятельность и, в то же время, советом и делом помогал в трудную минуту. Как легко и интересно было с ним работать! А как можно забыть период моих первых лет в Красноярске после окончания мною аспирантуры, когда мы продолжали научное сотрудничество по переписке? Какой радостью было получить бандероль из Ленинграда, в которой были его предложения или критика каких-то положений совместной статьи и обязательно - добрые пожелания и вести о ленинградских коллегах.

Даже находясь далеко, я чувствовал его тепло и доброту, которые он сеял вокруг себя. И я, помня обо всем этом, пытаюсь в меру моих возможностей, быть таким же. Не знаю, получается ли. Надеюсь, что хоть немного, получается. И его дух уже вторичными волнами безымянно распространяется и в наших далеких краях. Кстати, не я один из красноярцев знаю и помню Николая Николаевича. В Аэрокосмической академии работает доцент Паршин, который бывал на кафедре Н.Н., встречался с ним и очень тепло отзывался. Пусть разделила нас география, но переписка с ним, переросшая за прошедшие четверть века от обмена научной информацией коллег в дружбу наших семейств и продолжавшаяся до последних месяцев его жизни, всегда доставляла мне большую радость.

А.И. (Саня) Кондрашев, Красноярск

не посчастливилось знать Николая Николаевича Петрова в течение более тридцати лет. Я впервые по-настоящему запомнил его, когда он был ученым секретарем оргкомитета Всесоюзной конференции по эмиссионной конференции в Ленинграде в середине 60-х годов. Всего было, вероятно, несколько десятков наших встреч – ежегодные заседания Научного совета по физической электронике, конференции, защиты диссертаций. Наше притяжение друг к другу нарастало медленно, но неуклонно. Николай Николаевич был довольно сдержанным человеком, я тоже схожусь с людьми далеко не просто. Но в конце концов я в полной мере ощутил обаяние его личности.

Получилось так, что мы раскрывались друг другу не при встречах, к сожалению, кратких и заполненных делами, а в переписке. Теперь довольно мало людей, которые хотят и умеют переписываться. Я имею ввиду обстоятельные письма-раздумья, а не малосодержательные открытки по праздникам. У меня сохранилась почти вся переписка с Николаем Николаевичем, которая перешла с “открыточного” на настоящий эпистолярный уровень с началом перестройки. Вероятно, этому способствовало то, что стали совсем редкими встечи и что темп научной жизни стал замедляться – начался отток молодежи и распад научных коллективов. Вскоре мы вообще оказались в разных государствах, и на наших конвертах появились такие непривычные названия как Санкт-Петербург, Россия, Украина. Письма, которые я получал от Николая Николаевича в последние годы, были полны тревоги за судьбу науки в странах СНГ, душевной боли от того, что бездумно растрачивается огромный потенциал, созданный самоотверженным и увлеченным трудом многих поколений ученых.

Пишу эти строки, разложив вокруг себя письма Николая Николаевича, и словно опять беседую с ним. Вот предновогодняя открытка, написанная в декабре 1997 года. В ней строки: “Радуюсь, что семестр отработал нормально до сего дня, окончил курс лекций (без подмен)”. Болезнь уже делала свое черное дело, и, видимо, Николай Николаевич чувствовал это. Я не буду здесь писать о научных заслугах Николая Николаевича. Это потребовало бы гораздо больше места, и это лучше сделать в специальных изданиях. Говоря коротко – современная эмиссионная электроника выглядела бы существенно беднее без его работ. Он был исключительно требователен к себе, в то числе ко всему, что выходило из-под его пера. Я до сих пор сожалею, что так и не смог уговорить его написать обстоятельный обзор своих работ для международного журнала. В то же время Николай Николаевич не жалел своих сил, чтобы воздать должное заслугам наших выдающихся предшественников. Не так давно он много сделал для того, чтобы достойно почтить память П.И.Лукирского и П.С.Тартаковского. Статью о П.С.Тартаковском, уроженце Киева, он любезно подготовил для “Украинского физического журнала”, где она была опубликована на украинском языке.

В моей памяти Николай Николаевич останется как истинный русский интеллигент, мягкий и чрезвычайно скромный, доброжелательный и глубоко мыслящий, увлекающий окружающих примером своего высоконравственного поведения. Я уверен, что очень многие люди испытали на себе именно такое благотворное воздействие его светлой личности, а это значит, что и сами они стали лучше и передадут эстафету его благородных человеческих качеств.

Николай Николаевич Петров прожил достойную жизнь – жизнь Ученого, глубоко преданного своему делу, и Человека, имя которого звучит действительно гордо.

А.Г.Наумовец, Киев

последние годы Коля был для меня единственным связующим звеном с ЛПИ, с однокашниками. Я всегда восхищался его сердечностью и простотой. Его не испортили ни большие звания, ни должность, которую он занимал. Так случилось, что в институтские годы у нас с Колей были не самые близкие отношения. Отчасти это объясняется тем, что Коля был “городской”, а я “общежитский”, а может виной было мое увлечение спортом. Кто знает? Но по прошествии времени все перевернулось, и только с Колей мне было интересно обсуждать наши общие проблемы, вспоминать друзей и однокашников. Это мы делали и письмах, и во время встреч, в том числе в моем Челябинске, куда Коля с женой Ириной, также нашей однокурсницей, как-то заглянул после большого пешего путешествия по Уралу. Он был одним из эпицентров при всех встречах выпускников ФМФ и РТФ (ФРЭ) 1955.

Коля прожил большую, красивую и интересную жизнь. Я уверен, что память о нем сохранится в сердцах тех, кто его знал.

Б.А.Голубев, Челябинск

каждого в жизни был свой Учитель, моим Учителем был Николай Николаевич Петров. Он занял особое место в моей жизни, и я вспоминаю о нем с любовью и благодарностью.
В Политехнический институт я поступила в 1964 году. 60-70-е годы; приподнятое состояние духа, физики – главные кумиры, за ними – Будущее. Поэтому учась в специализированной музыкальной школе одиннадцатилетке, в 10-м и 11-м классах, бегала я в ЮМШ (матмех) на математику и на лекции по молекулярной физике Н.Толстого (физфак ЛГУ) и наперекор всем домашним выбирала между физфаком ЛГУ, физмехом и ФРЭ в Политехе. Однако истинную физику для меня открыл Николай Николаевич, его лекции по физической электронике, работа в лаборатории.

Физика – это жизнь. Умение проникать в суть явления и объяснять не только языком формул, а чувствовать каждой клеткой – этому учил Н.Н. Его лекции по физической электронике, где за каждым изгибом кривой разыгрывался сценарий, драма и – главное – зуд вопроса. Почему? Николай Николаевич не просто сам любил Науку и служил Ей, он заряжал нас этой своей любовью и зудом нерешенного вопроса. Особый дух энтузиазма, дружелюбия и открытости царил в лаборатории Н.Н.Петрова. Честность и скурпулезность эксперимента, лабораторные семинары с очень эмоциональным и дотошным обсуждением результатов. Это была Высшая школа Науки. На всю жизнь.

Николай Николаевич был свой. Нет, это не панибратство, он любил все то, что было дорого мне, моим друзьям.

Это была музыка, горы (вершины и перевалы). Мы пели: “Играют в бродячих душах Бетховенские сонаты и светлые песни Грига переполняют их…”. Это было про нас, это было про него. Мы не пропускали интересных концертов в Филармонии, сидя или стоя (чаще) на “хорах”. И потом внизу в фойе обязательно встречали Николая Николаевича. Он был с нами. И как хорошо надо было подготовиться к экзамену, потому что нестерпимо стыдно что-то не ответить ему, Николаю Николаевичу.

Я пишу эти строки, и он здесь со мной. Светлая память Светлому Человеку, Большому Ученому, Учителю Николаю Николаевичу Петрову.

Е.С.Фомина (Катя Копыловская, выпуск 1971,) Foster City, USA

1974-1981 годах я училась на кафедре физической электроники Радиофизического факультета Ленинградского Политехнического института, и за это время мне посчастливилось слышать немало ярких лекторов. В этом созвездии лекции Николая Николаевича Петрова отличались от прочих и надолго запомнились своим особым стилем, особым настроем. В силу его природной скромности и негромкого голоса его выступления не отличались блеском артистичности. Их сила была в другом – в стремлении (и умении) говорить доступно о самых сложных вещах и физических понятиях. Исходя из этой своей потребности, он многие явления излагал, не прибегая к формулам, давая логическую канву поиска, открытия и утверждения “истины”. Поначалу казалось, что его курс (профилирующий кафедральный) прост для сдачи, но это было заблуждением. Да, он не требовал на экзамене зазубривания формул, студентам, прослушавшим его лекции, он позволял на экзамене на несколько минут воспользоваться при подготовке к ответу своим конспектом, но он неукоснительно требовал ясного понимания физической сути излагаемого вопроса. Став невесткой Николая Николаевича, я узнала, что он ежегодно работал над курсом, шлифовал его, меняя акценты, вводя новое, отбрасывая или “упрощая” сформулированное ранее. Безусловно, такому подходу способствовала его эрудиция, его любовь к физике вообще, его обширнейшая постоянно пополняемая новинками научная библиотека (более 20 книжных полок с книгами по различным разделам физики плюс ежегодно много лет выписываемые научные журналы, в том числе “Успехи физических наук”).

Судьба распорядилась моими знаниями, полученными за годы учёбы в институте, по-своему - мне не пришлось работать над проблемами физики; жизнь заставила меня осваивать новую сферу человеческой деятельности - информационные технологии. Надо было много учиться самостоятельно, а этому способствовала широта знаний, полученных в "Политехе". Сейчас я преподаю в Университете Телекоммуникаций им. М.А.Бонч-Бруевича, читаю студентам, в том числе иностранным, курсы информатики, программирования, при этом пользуюсь уроками, полученными мною от Николая Николаевича как мастера-лектора. При подготовке к очередной встрече со студентами я руководствуюсь его главным принципом: говорить строго научно, но доступно о самом сложном. И убедилась на практике, что это требует большой работы над уяснением самой себе сути проблемы и самокритичной оценки своего труда.

О.Б.Петрова, Санкт-Петербург